Микаил Мушфиг.
Микаил Мушфиг родился 5 июня 1908 года в селении Хызы в семье учителя бакинской школы «Саадат» Мирзы Кадыра Исмаилзаде. Его отец писал стихи, а также являлся автором либретто для оперы азербайджанского композитора Муслима Магомаева «Шах-Исмаил». Микаил Мушфиг ещё в раннем детстве потерял родителей. Осиротевшего мальчика взяли под свою опеку его родные.
В 1915 году Микаил поступает в русскоязычную школу в Баку. В 1920 году, завершив начальное образование, он поступает в бакинскую учительскую семинарию. В 1931 году Мушфиг становится выпускником Высшего педагогического института (Азербайджанский Государственный Университет) и в течение нескольких лет преподает литературу в бакинских школах.
Поэт приветствовал переход в Азербайджане в 1920-е годы с арабского алфавита на латинский. Он надеялся, что таким образом в Азербайджане и других странах Востока удастся победить неграмотность. Он также выступал активным пропагандистом традиционных азербайджанских музыкальных инструментов, которые были запрещены тогдашним режимом.
Микаил Мушфиг стал жертвой массовых Сталинских репрессий, осуществлявшихся в 1930-е годы в СССР. 19 марта 1937 года, выступая перед собравшимися делегатами III пленума Союза писателей Азербайджана со стихами «Листки раздумий», созданными в форме рубай, поэт стремился передать свои ощущения времени, свои настроения и мечты через строки:
Высокий я избрал себе маршрут-
Подъем, с борьбою сопряженный, крут.
Мне хорошо среди людей хороших,
Что ценят человека, ценят труд!
Я молод, знаю-счастье предо мной,
Как месяц, что не стал ещё луной,
Я только распускаю парус белый-
Не вей же, чёрный ветер, над волной!
18 апреля 1937 года эти стихи, состоящие из 45 четверостиший, были опубликованы в «Литературной газете», а уже в следующих номерах той же газеты началась компания обвинений поэта в измене. Таким образом, судьба поэта была практически предрешена. 8 января 1938 года, после непродолжительного судебного заседания, «врагу народа» был вынесен смертный приговор, который был приведен в исполнение 12 марта 1939 года.
«Свобода – самое важное, что есть в жизни человека»
Самые несчастливые минуты моей жизни - это минуты, проходившие без стихов.
Стихи – это разум и сердце мира, и с ним их роднит искренность и естественность.
Как прекрасно, когда ты народа певец, когда, мудрый, ты знаешь все тайны сердец.
Когда я умру, мои стихи будут в сердцах живых. И в этом – смысл бытия – оставить после себя след.
Я рано лишился родителей. Но мама – это человек, которого помнишь всю жизнь, это какая-то другая память.
Мама! Как я о маме в стихах расскажу? Не смогу я, не смею... Все признанья заветные - прах, и тускнеют слова рядом с нею.
Мое детство было сложным, и память о нем останется навсегда. Но эта горечь помогает лишь глубже понять смысл новой жизни.
Трудности учат жизни. И в них, как правило, всегда есть смысл – главное суметь его увидеть. Потому что «Как раз в то время, когда ножами полосовали ваше сердце, когда реки вышли из своего русла, и когда запылало в огне ваше сердце, когда пороховой дым окутал ваше сердце - именно тогда, как воск, расплавились, рухнули горы».
Работая учителем, я понял, как велика роль морального воздействия педагога на детей. Заботливое и сердечное отношение помогает людям, уберегает их от дурных поступков. И, конечно же, книга.
Мировая поэзия – то, что обогащает наше мировоззрение и язык. Именно поэтому я занялся переводами, стремясь оставить новым поколениям все те богатства и мудрость, которые содержали в себе произведения Лермонтова, Пушкина, Шевченко, Фирдоуси, Хайяма.
Я многому учился у наших великих поэтов, а творчество Физули стало для меня поэтической школой. Очень люблю народную поэзию и музыку. В звуках тара, как и в звуках воспетого в классической поэзии нея (флейты), кажется, слышен глас самого народа и радостной жизни.
Не понимаю людей, которым чужды традиции национального искусства. Я хотел бы, чтобы тар звучал всегда, но не как выразитель боли и страданий, а как отражение света и добра в новой жизни моего народа.
Новое восхищает меня. Взять, хотя бы, телеграфные провода. Пусть они не поэтичны на первый взгляд, но ведь это – нити, связывающие сердца людей, это – посланцы народов, несущие радостные и грустные вести.
Если речь идет о любви, то любые попытки преградить путь большому свободному чувству бесплодны.
Не люблю пошлых и беспринципных людей без убеждений и без целей. Человек, который думает лишь о своем благополучии – смешон. Его жизненная философия укладывается в простейшую формулу «что попало тебе в руки, тут же сожри».
Надо жить здесь и сейчас, не ропща на судьбу, а радуясь каждому мгновению. Стареет человек не от возраста, а от отношения к жизни. «Жизнь – работа и сраженье, жизнь – свобода, счастье, труд. Если так, то в чем же дело? Нам нельзя терять минут. Разве можно в нашем мире преждевременно стареть?»
Да, я поставил себе высокую планку. Но сделал это осознанно. «Высокий я избрал себе маршрут – подъем, с борьбою сопряженный, - крут!»
Быть поэтом – не просто почетно, но и ответственно. «Да, это ведь неслыханная честь – поэтом стать, в людских сердцах прочесть, что чувствуют, чем полнятся сердца, без спроса в них войти и разрушать отважно до конца все злое на пути!»
Иногда впадаешь в тихую ярость от бессилья. И возникает желание спросить даже у природы, почему?.. Почему она порой становится лишь немым свидетелем происходящего? «Давай по совести, река, речь поведем издалека, припомни все сначала ты! Горело некогда селенье, а ты была не в отдаленье, вблизи его журчала ты. Так почему же в час беды струе огня струей воды, Вскипев, не отвечала ты?»
Я не могу смириться и не смирюсь с тем, как официальная пропаганда пытается умолчать о правде. «Чей это путь? Дашнакский путь... В ущелье каждом-кровь и жуть, кровь из людей текла и скал. Крича "от моря и до моря", дашнак принес немало горя, дурную славу он снискал».
Я верю в будущее своей страны. Я верю, что придет день, когда земля наша будет цвести в реальности, как в наших мечтах. «Великий мир, как малого ребенка, мы вынянчим на собственных руках».
Вопрос о том, есть любовь или нет, мне непонятен. Потому что для меня даже улыбка любимой Дильбяр – это огромный стимул жить. Я забываю свою печаль, когда она с радостным лицом открывает мне дверь. Ее улыбка помогает мне забыть удары, наносимые недругами.
Я ненавижу лесть. Но точно так же не терплю необоснованную критику. Парадокс в том, что она меня в то же время и стимулирует, не дает упасть духом. Кроме того, она - в том числе - делает меня известным.
Я против выдуманного и чуждого в литературе. Выдуманные выражения смотрятся как заплатка в стихотворении. А заплатка быстро приходит в негодность.
Убежден, что поэт должен стать бьющимся сердцем своего времени. В противном случае, его имя нигде не сохранится.
ВЕТРЫ
И днем и ночью, пространство меря,
Врываются ветры ко мне с доверьем.
Они, как друзья, стучат в мои двери.
Вы схожи со звонкими струнами, ветры,
Весь век остаетесь вы юными, ветры.
Одни, как спасенье, другие, как бездна.
Одни-мягкосердны, другие - железны.
Одни - бесполезны, другие - полезны.
О ветры мои, вездесущие, ветры,
Далекие запахи несущие ветры.
Холодные ветры с горы белоснежной,
Напившись в полянах росы самой нежной,
Вновь в горы вы держите путь безмятежный:
Возьмите меня вы с собою, ветры,
Я сердце свое вам открою, ветры.
Пусть громом грохочет мое вдохновенье.
И буря моя, и любовь, и смятенье,
И слава моя, и мое откровенье,
Я с вами, мне силу придавшие, ветры,
Так часто меня окликавшие ветры.
Звени, тар...
Звени, тар,
Звени, тар,
Напой мне простую и добрую песню.
Столетья ты людям поешь, а не стар,
И нет твоей песни нежней и чудесней.
Звени, тар,
Звени, тар,
Звени, тонкострунный,
Звени, вечно юный ...
Творенье народа - твой вещий напев,
В нем горе народное, радость и гнев.
Я помню, домишки за ветхим забором,
Угрюмые окна скосив на восток,
Внимали рыдающим песням, которым
Людей не учили господь и пророк.
Я помню, как в комнатах тесных и чадных
Твой голос зовущий до ночи не тих,
Как плакали, слушая, женщины в чадрах,
Вздыхали мужчины в папахах седых.
Как бился чаргях, вылетал на дорогу,¬
И круто придерживал путник коня,
И горное эхо трубило тревогу,
И волны ее разносили, стеня.
О тар, воскреси мне газели Сеида
И жемчуг Бахара на нить нанижи
Я снова навстречу .возлюбленной выйду
В ширванокую ночь, в переулки Гянджи.
Кто сердцем остыл, кто судьбою не сладил,
Забыл, как даяния жизни щедры,
Ушел от природы и долго не гладил
Шершавые теплые плечи горы;
Кто горя хлебнул, кто изведал измену,
Кто счастья не знает с любимой своей,
Кто просит о помощи, - тот непременно,
Найдет утешенье у этих дверей.
Нет, песня твоя не похожа на птичью,
Особенный голос и нрав тебе дан:
Он полон печали и полон величья,
Покой отняла у тебя Зерафшан,
Покой отняла, наделила тоской,
Расстроила струны небрежной рукой .
.
Султаны немели,
Заслышав тебя;
Невольники пели
С тобою, скорбя;
Их жалобам вторя,
Медлительный звук
Вылечивал горе,
Как преданный друг;
И выткавший в муке
Ковры для других,
И те, что от скуки
Дремали на них;
Пресышенный словом
Поэт-верхогляд,
В атласе багровом
От шеи до пят,
На пире вечернем
Бубнящий одно:
«Налей, виночерпий,
Я славлю вино»;
И тот, кто твореньем,
Как жаждой, палим,
Объятый гореньем
Вагиф иль Надим,-
Все знали
Твою несравненную власть,
С тобою стонали
И плакали всласть.
Но ты не служил ни молле, ни святоше,
Мечеть не слыхала тебя никогда.
Она ненавидела песню... За что же?
За то ли, что песнь неподкупно-горда?
Ханжи заглушали завистливым воем .
Твой праведный голос, будивший сердца,
На камни швыряли тебя головою,
Жестокие пальцы душили певца.
И все ж уничтожить тебя не сумели,¬
Ни струны сорвать, ни сломать на куски
.
Но был ты рожден, чтобы славить веселье,
А пел, задыхаясь от смертной тоски.
Какая печаль нас давила, бывало,
Какая на сердце кромешная мгла-
В мечети,
Когда «Марсия» завывала …
И шествовал на середину мулла.
Мы плакали вместе с тобою, о тар,
Грустили над нашей судьбою, о тар!
Звени, меднострунный! Прошли времена,
Когда лишь о горе вещала струна,
Твой голос по радио -- радости полон:
Впервые народ не угрюм и не болен.
О радости спой мне сегодня, тарист:
Вот сердце, что ветра свободней, тарист!
Навеки ушли и тоска, и усталость.
Молчит «Марсия», и моллы не осталось:
Звени мой желанный,
Звени: неустанный,
При звуках ликующей песни твоей
У девушек лица - зари розовей.
О как твои струны легки и послушны!
Кто слушать сумеет тебя равнодушно?
Я трону струну золотую твою
И все, что задумаю, людям спою.
Сегодняшний день я хотел бы прославить,
Немеркнущий след его в песне оставить.
О тар, ты оружье в искусной руке,
Ты с нами поешь на одном языке.
Пусть прошлое метко разит эта песня,
Пусть прошлое в наших сердцах не воскреснет.
Звени, неустанный! Пусть слышит народ!
Бакинский нефтяник с тобою поет.
С тобою поет
Тракторист молодой,
С тобою народ,-
Не смолкай же и пой!
О шелке нухинском,
О хлопке Гянджи,
О милом и близком
Скорей расскажи ...
Звени, тар,
Звени, тар,
Напой нам простую и добрую песню ...
Столетья ты Людям поешь, а не стар,
И нет твоей песни нежней и! чудесней.
Звени, тар,
Звени, тар,
Звени, тонкострунный,
Звени, вечно юный,
Творенье народа - твой вещий напев,
В нем горе народное, радость и гнев.
